ВятЛаг раскинулся на 12 тысяч квадратных километров по дремучим лесам и болотам, 38 лагерных пунктов соединяла друг с другом лагерная Гайно-Кайская железная дорога. Самые трудные годы в ВятЛаге пришлись на Великую Отечественную, в это время заключенные трудились на лесоповале по 10-16 часов, получая 600 граммов хлеба и три тарелки жидкого супа. По данным вятского историка Владимира Веремьева от голода, холода, болезней и непосильной работы в Вятлаге с 1938 по 1956 годы умерло около 18 тысяч человек. Сейчас бывшие лагеря зарастают лесом, из тридцати восьми лагпунктов осталось семь. В бывшем сталинском лагере, который называется сейчас Исправительная Колония строгого режима №27, побывала Екатерина Лушникова.
…Попадая в пос. Лесной словно возвращаешься в XX век. Деревянные двухэтажные дома, построенные репрессированными литовцами, монумент "Серп и Молот", лагерные зоны, окруженные колючей проволокой, заключенные в темной робе —все это воссоздает атмосферу сталинской эпохи. Бывший Отдельный Лагерный Пункт "Комендантский" (ОЛП-5) существует с 1940 года, здесь сидели философ Дмитрий Панин и звезда советского футбола Эдуард Стрельцов, о котором недавно сняли фильм. А в январе 1954 года в ОЛП-5 состоялось восстание заключенных. Восстание было жестоко подавлено сотрудниками НКВД, местные жители вспоминают, что трупы валялись на льду озера, куда гнали заключенных. Фильм об этом еще не сняли.
Сейчас на месте бывшего сталинского лагпункта находится Исправительная Колония строгого режима № 27. В ИК-27 содержится 639 заключенных, осужденных за особо тяжкие преступления. Большинство отбывают наказание по уголовным статьям — за убийство, хранение и распространение наркотиков, а также за преступления на сексуальной почве, в том числе за насилие в отношении детей. Но есть среди заключенных ИК-27 и "политические", которых раньше называли "враги народа", а теперь — "экстремисты". В числе "экстремистов— представители мусульманских диаспор и республик, проповедовавшие идеи "радикального ислама", а также лица, осужденные за измену Родине и терроризм.
У входа в ИК-27 членов нас встречает заместитель начальника колонии, подполковник внутренней службы Дмитрий Конюченко.
— У нас колония историческая! — с удовольствием рассказывает Дмитрий Дмитриевич правозащитникам. — Большинство лагерей давно закрыты, лесом зарастают, а мы все еще работаем. Я ведь тоже из спецпоселенцев! Моя прабабушка родом с Западной Украины, была раскулачена и сослана в ВятЛаг. А у жены родные были репрессированы по ленинградскому "делу врачей".
При входе в колонию у правозащитников измеряют температуру. Мы надеваем санитарные маски и перчатки, невидимая девушка за решеткой проверяет документы. Телефоны складываем в специальный шкафчик и закрываем на ключ. Мою сумочку тщательно обыскивают, буквально перетряхнув все ее содержимое, проверив все отделения и карманы.
После осмотра сумочки начинается осмотр ее хозяйки с помощью ручного металлоискателя, которым дюжий охранник водит по одежде. Металлоискатель издает неприятный звук, нечто среднее между свистом и завыванием. Процедура повторяется вновь и вновь, пока мне не удается убедить сотрудников ФСИН, что звук раздается из-за металлических заклепок на моей куртке. Диктофон тоже приходится убрать в шкафчик, с собой в колонию строгого режима членам ОНК разрешают взять только блокнот и ручку.
Передвижение по зоне дается мне с трудом, из-за санитарной маски натянутой на нос, очки запотевают, и я буквально ничего не вижу перед собой, между тем, из-за снега с дождем территория исправительной колонии превратилась в сплошной каток.
— Почему не посыпали дорожки песочком?! — взволнованно спрашиваю я заместителя начальника колонии Дмитрия Конюченко. — Скользко так, невозможно людям ходить!
Заместитель начальника лагеря подзывает подчиненного.
— Почему не посыпали дорожки песочком?! — говорит он, повысив голос. — Скользко так, невозможно людям ходить!!!
К моему удивлению, уже минут через десять минут вся зона аккуратно посыпана песочком. "Эх, если бы так работали коммунальные службы Кирова!" — мечтательно думаю я.
Экскурсия по хозяйственным и жилым помещениям колонии строгого режима начинается с производственной зоны. Это швейный цех, где заключенные шьют мужские костюмы, а также утепленные комбинезоны на синтепоне.
—Здравствуйте! — громко говорю я, стараясь перекричать шум швейного производства. — Мы — Общественно-Наблюдательная комиссия по контролю за правами человека в местах ограничения свободы. Есть ли у вас жалобы?
— Здравствуйте! нестройными голосами отвечают заключенные, подняв голову от швейных машинок. — Жалоб нет! Все хорошо! Работаем!
— Сколько продолжается рабочий день у заключенных? Сколько они зарабатывают? — спрашиваю я заведующего швейным производством, который представляется Геннадием Ивановичем.
— Работают каждый день по 8 часов, — объясняет Геннадий Иванович. — Зарабатывают примерно по 1000 рублей в месяц. Но это с учетом штрафов, так как осужденные платят за причиненный ущерб пострадавшим.
— А сколько стоит один комбинезон на синтепоне? — любопытствую я.
— Примерно 500 рублей себестоимость комбинезона.
— А где продают костюмы?
— Обычно в сети магазинов "Пятерочка". А почем их продают, я вам даже не скажу!
Кроме швейного производства, в колонии строгого режима существует собственная ферма, где живут три лошади и откармливают свиней. Начиная с весны, в теплице выращивают свежие овощи: огурцы, помидоры, зелень. Есть котельная, которая работает на дровах, баня, где моются два раза в неделю, прачечная и собственная парикмахерская.
Парикмахер Константин стрижет и бреет профессионально, на воле он получил специальное образование.
— У нас такая мода, что чем короче, тем лучше, — рассказывает лагерный цирюльник. — Длина волос два сантиметра, длина щетины — 2 миллиметра. Да и гигиеничнее так, ни одна вошь не заведется!
— Есть ли у вас жалобы на условия содержания? — интересуюсь я. — Может, хотите встретиться с членами ОНК?
— Спасибо, но нет, — улыбаясь, отвечает Константин.
В котельной, бане, прачечной, столовой и других помещениях, которые мы обошли в сопровождении заместителя начальника колонии Дмитрия Конюченко, жалоб у заключенных тоже не оказалось. Многие осужденные стояли со швабрами, или терли столы тряпкой, или убирали что-то на территории, вся колония просто светилась от чистоты как будто ее только что построили.
— Недавно ремонт сделали! — подтверждает Дмитрий Дмитриевич. — Туалеты в помещениях установили, а раньше у нас все удобства были во дворе.
В общежитии для заключенных тоже очень чисто, постояльцы живут в комнатах примерно по шесть человек. В помещении есть кухня, где можно готовить. Свободное время осужденные проводят в комнате отдыха, где стоит телевизор. Правда, в колонии доступны только официальные российские телеканалы. Телеканал "Дождь" здесь не посмотришь. При появлении правозащитников в сопровождении подполковника Конюченко просмотр передач прерывается. Заключенные дружно оборачиваются и с большим любопытством изучают нашу группу.
— Есть ли у Вас жалобы? — привычно спрашиваю я. — Хотите встретиться с правозащитниками?
— Спасибо, но нет! — также привычно звучит ответ.
— А что смотрите по ТВ?
— Новости и сериалы.
К моему удивлению, почти все осужденные десятого отряда колонии строгого режима оказываются сторонниками Дональда Трампа.
— Жалко, что мы не можем голосовать! — сожалеют они. — Если бы мы проголосовали, Трамп бы точно победил!
— Чем же вам так Трамп угодил?
— Трамп России ближе! А Байден введет новые санкции.
Кроме американских выборов заключенных волнует ситуация с коронавирусом.
— Как там на воле? Много болеют? — интересуются они.
— Очень много! — рассказываю я. — Не хватает мест в больницах! А у вас никто не болеет?
— Нет, среди наших никто не болеет!
— Ну, вам повезло!
Заключенные с готовностью смеются. Чувствуется, они рады поговорить с человеком с "воли", во всяком случае, на посторонние темы. Никто из них не выглядит запуганным, подавленным, забитым. Еще важная деталь, в ИК-27 не включают в круглосуточном режиме "Радио России", что производит угнетающее впечатление в других пенитенциарных учреждениях.
— Скажите, пожалуйста, а есть ли сейчас в колонии, где сидел Эдуард Стрельцов, футбольная команда? — спрашиваю я подполковника Конюченко.
— Есть, конечно, и футбольная, и баскетбольная — с готовностью отвечает подполковник. — Недавно площадку новую открыли с искусственным покрытием! Заключенные соревнуются друг с другом. Еще есть у нас вокально-инструментальный ансамбль "Тайга" и кукольный театр.
— Кукольный театр? — удивляюсь я.
— Да, сидит у нас один столичный артист, так он организовал.
— А за что сидит артист?
— Как обычно, за наркотики. Таких много у нас.
— А какая самая распространенная профессия осужденных в колонии?
— Самая распространенная профессия — автослесарь. Артисты, конечно, редко попадаются. Есть один тренер, осужден по ст.132 УК РФ, совершал развратные действия в отношении девочек…
— Педофилы сидят вместе с другими заключенными? Их не бьют?
— Да, вместе все сидят. Сейчас не принято такое, чтобы бить педофилов.
— Есть ли среди ваших заключенных блатные, те, кто живет "по понятиям"?
— Нет, у нас сидят те, кто совершил преступление первый раз, поэтому блатных, как правило, нет. Да, и мне кажется само понятие "блатной закон" сейчас отмирает. Неактуально в наше время.
В деревянной Церкви имени святой Екатерины, построенной руками заключенных, тихо и благодатно. Как будто попадаешь в иной мир, где нет "преступления и наказания", а Господь прощает всех "разбойников". Церковный староста Геннадий охотно беседует с членами ОНК о своих мытарствах на духовом пути.
— До тюрьмы я жил неправильно, — рассказывает он. — Грешил много, суетился, все успеть куда-то хотел…Большой враг человека — суета.
— А кто вы по профессии? — интересуюсь я. — За что осуждены?
— Я предприниматель, а осужден по ст. 228 (хранение и распространение наркотиков — прим. автора). К нам раньше приезжал о. Леонид Сафронов— удивительный батюшка, настоящий подвижник, он многих к вере привел. Но сейчас он постарел, стал болеть, поэтому бывает редко. Он мне благословил читать самому. Каждый день я веду службу, читаю Библию, Псалтырь, утреннее и вечернее правило.
— А когда выйдете на волю, как думаете, сумеете сохранить веру?
— Я теперь совсем другой человек, от веры не отступлю! — уверенно говорит заключенный. — Да и какая разница, в тюрьме или на воле, человек везде свободен, если Господь с ним. "Ибо где собраны двое или трое во имя Мое, там я посреди них"…
ТЮРЬМА В ТЮРЬМЕ
Кроме общих условий содержания в ИК-27 существует участок строгих условий отбывания наказания (СУОН), Помещение Камерного Типа (ПКТ) и Штрафной Изолятор (ШИЗО), где сидят "экстремисты", с точки зрения администрации склонные к побегу и поджогу. На участке строгих условий отбывают наказание двадцать осужденных, в ПКТ — трое и в ШИЗО — пятеро. Также в колонии существует так называемое "безопасное место" (б/м), где сидят заключенные, которых изолировали от других заключенных. В б/м колонии строгого режима прячут от мира четверых осужденных. Фотографии "экстремистов" и злостных нарушителей вывешены на стенде в коридоре рядом с входом в колонию. Если судить по внешнему виду почти все они — мусульмане.
— Один занимался тем, что вербовал в России женщин, — рассказывает подполковник Конюченко. — Чтобы они становились смертницами — "шахидками" или уезжали в Сирию, на территорию ИГИЛ.
— А какие нарушения режима они совершили?
— Ну, различные, были даже случаи нападения на администрацию.
Дмитрий Дмитриевич ведет правозащитников в помещение внутренней тюрьмы. Это единственная постройка в ИК-27, которая сохранилась со сталинских времен. Раньше это была Центральная тюрьма Вятлага, где держали "воров в законе". Толстые стены покрашены известкой, я думаю, что толщина этих стен не меньше метра, построено на века, да и стоит уже почти век. В ПКТ заключенный помещается на срок до полугода за различные нарушения, в ШИЗО — до 15 суток. Все это время осужденные находятся в камерах, гулять их выводят на специальной площадке под присмотром охраны. Во время визита правозащитников обитатели старинной тюрьмы ВятЛага как раз гуляют во внутреннем дворике. Общаться с правозащитниками никто из них не хочет.
— А на качестве еды заключение в ПКТ и ШИЗО отражается? — спрашиваю я.
— Нет, кормят тем же самым, — объясняет Дмитрий Дмитриевич. — На хлеб и воду сейчас никого не сажают.
Двери камер "безопасного места" в ИК-27 Дмитрий Дмитриевич отказывается открыть, заявляя, что там сейчас сидят люди с психическими заболеваниями.
— Они кричат, ругаются, в общем, ведут себя неадекватно. Лучше вам на такое не смотреть, — убеждает Дмитрий Дмитриевич, обратившись к даме. — Мы ждем их отправки в специализированное учреждение.
Потом я узнаю, что именно в "безопасном месте" скрывают сторонников запрещенной в России организации "Исламское государство".
На участке строгих условий содержания заключенные могут находиться год и больше за различные нарушения. Например, не поздоровался с сотрудником, не застегнул пуговку форменной одежды. Весь срок наказания они проживают в закрытом помещении, но это не тюремная камера, а обычное здание, где есть спальня, столовая, туалет, площадка для прогулок, куда осужденных выводят на полтора часа в день. Заключенные СУОНа не имеют право работать на производстве и заниматься спортом свежем воздухе, футбол и баскетбол — не для них.
При появлении правозащитников заключенные на участке "строгих условий" смущенно сбиваются в кучку и молчат.
— Мы члены Общественно-Наблюдательной Комиссии…, — устало повторяю я. — Есть ли жалобы?
— Все хорошо, жалоб нет! — дружно отвечают заключенные.
— А за что сидим здесь? Что нарушили?
-—Я не поздоровался с сотрудником!
— А у меня была не застегнута пуговица!
— А я вообще политзаключенный…
Последняя фраза привлекает мое внимание, я оборачиваюсь и узнаю Сергея Озерова, портрет которого видела на странице проекта "Узник онлайн".
Сергей Озеров в 2017 откликнулся на призыв оппозиционера Вячеслава Мальцева и приехал в Москву, чтобы принять участие в мирной революции 5.11.17. В Москве Сергей Озеров проживал на съёмной квартире вместе с единомышленниками. Однажды вечером к ним в квартиру ворвались бойцы спецподразделения ФСБ, и неожиданно обнаружили на балконе бутылки с зажигательной смесью. Сергею Озерову и его товарищам было предъявлено обвинение в подготовке теракта с целью поджога правительственных зданий. По словам задержанных, бутылки им были подброшены, никаких правительственных зданий поджигать они не собирались. Вся их "экстремистская" деятельность заключалась в разговорах друг с другом на политические темы и подготовке мирных акций оппозиции. Сергей Озеров был осуждён на 8 лет лишения свободы в колонии строгого режима. Согласно позиции общества "Мемориал" и других правозащитных организаций Сергей Озеров является политзаключённым.
Встреча с политзаключенным Сергеем Озеровым проходит в специальном помещении, оборудованном в колонии для свиданий с родственниками и защитниками. Во время свидания заключенный сидит в маленькой кабинке за стеклом, общаться ним можно по телефону, хотя и без телефона слышимость через стекло отличная. Надо сказать, никто из сотрудников администрации ИК-27 не настаивает на личном присутствии при беседе осужденного с членами ОНК, все требования "приватности" соблюдены. После трех лет проведенных в неволе Сергей Иванович постарел и осунулся, его трудно узнать по старым фотографиям, в свои сорок восемь лет он выглядит на шестьдесят. У него бледное выцветшее лицо человека, который редко бывает на свежем воздухе. Заметно, что во рту не хватает зубов.
— Сергей Иванович, когда вы последний раз траву видели?
— Траву? — переспрашивает политзэк. — У нас на прогулочной площадке пророс один кустик… А вот другую природу давно не видел! Моя жизнь проходит в закрытом помещении. Почти с первого дня пребывания в колонии, то есть уже год, я был определён на строгие условия содержания. Предлогом стало небольшое нарушение, я не поздоровался с сотрудником, потом были ещё какие-то нарушения. До этого два года я провел в Бутырке.
— Как у вас складываются отношения с другими заключенными? Бывают конфликты?
— Нет, все хорошо, живём дружно. Поддерживаем друг друга.
— Как кормят?
— Ну, как вам сказать... Другие заключенные говорят: "корм для лосей"! Но я считаю, что в целом приемлемо, в Бутырке кормили хуже.
— Как сложились ваши отношения с администрацией колонии?
— Я бы сказал нормально, а то, что меня несправедливо осудили и держат здесь, да ещё на участке строгих условий — не их вина. Просто им дали такое указание, и они его выполняют. Никакие меры физического воздействия здесь не применяются. А вот на Бутырке, да, там были пытки.
— Несмотря на пытки, вы не признали свою вину?
— Я ни в чем не виноват! — с жаром отвечает Сергей Иванович. — Меня осудили ни за что! Я никогда не готовил никаких захватов правительственных зданий, поджогов и терактов. Я мирный рабочий человек из Арзамаса Нижегородской области. Я всегда был патриотом своей страны, гордился её достижениями. Осознание, что не все хорошо в государстве российском пришло постепенно. Я приехал в Москву и стал свидетелем событий на Болотной площади. Меня очень задело то, что ОМОН избивал невинных людей, демонстрантов. Я с детства был чуток к любой несправедливости. Я стал смотреть и читать тексты и ролики в Интернете Вячеслава Мальцева и других оппозиционеров, потом встретил единомышленников. Но все, что мы делали — это обсуждали события в стране и как нам провести мирные демократические реформы. Да, была там одна женщина, которая предлагала нам оружие. Но я сразу сказал: "Я в таких делах участвовать не буду!". Сейчас я понимаю, что это была провокаторша ФСБ.
— Как изменились ваши взгляды в неволе?
— Я ещё больше укрепился в своих взглядах! Мне больно, что с моим народом делают. Не может такой режим, какой сейчас установился в России, существовать долго. Я думаю, перемены не за горами!
— Ваша семья поддерживает вас?
— К сожалению, нет. Я переписываюсь только с матерью и сестрой. Моя мама сейчас болеет, очень за неё переживаю. Ещё меня поддерживают сотрудники "Мемориала", "Узника онлайн" и вот вы приехали. Я верю, что пока общество помнит обо мне, пока я в списке политзаключённых и за моей судьбой следят, меня здесь не тронут!
— У вас есть конкретные жалобы на условия содержания? — спрашивает правозащитник Олег Ткачев.
— Вы знаете, жаловаться мне бы не хотелось, — задумчиво отвечает Сергей Иванович. — Сейчас у меня сложились нормальные отношения с администрацией. Напишите, пожалуйста, только что я не понимаю, почему нахожусь на спецучете как экстремист, поджигатель и склонный к побегу. Ну, скажите, что я могу поджечь?! Куда убежать?! Я рабочий человек, я всю жизнь работал, а здесь вынужден весь день сидеть без дела. Я уже все книги из лагерной библиотеки перечитал, сидя на табурете, лежать и сидеть днем на кровати запрещено, сейчас "Бесы" Достоевского читаю. А до этого читал "Братья Карамазовы". Я был бы очень рад, если бы мне с воли прислали новые книги. Это можно сделать через платформу "Мир Книги".
— Сколько вам сидеть ещё осталось, Сергей Иванович?
— Пять лет, — вздыхает Озеров. — Надеюсь, когда я выйду, уже что-то уже изменится в стране.
Пожать руку на прощание Сергею Ивановичу мне не удаётся, в условиях пандемии коронавируса это запрещено, политзаключенного уводит конвой.
ХРАБРЫЙ АЗЕРБАЙДЖАНЕЦ
Ещё один заключённый ИК-27 выражает желание поговорить с членами Общественно-Наблюдательной Комиссии. Это Рашад Айдын оглы Алимирзоев, ему 32 года, по национальности он азербайджанец, осуждён по ст. 228 УК РФ (хранение и сбыт наркотиков). В ИК-27 находится с 2015 года, по мнению администрации, Алимирзоев — один из самых злостных нарушителей режима.
— На меня пишут рапорт по малейшему поводу! — рассказывает Рашад правозащитникам. — Например, заходит сотрудник в помещение, я с ним здороваюсь, и он выходит. А потом он возвращается, заходит в другую дверь, и я с ним не здороваюсь, потому что думаю, что только что поздоровался! Но он пишет рапорт, что я с ним не поздоровался, следовательно, я нарушитель. Или сидел я на табурете у кровати, а на кровать упала тень! Все, тень — это тоже нарушение! Пишут ещё один рапорт!
— Вы писали жалобы?
— Писал. Но письма отсюда не все доходят. Как-то я посылку получил от матери, смотрю, край посылки вскрыт, заклеено изолентой. Я отказался получать вскрытую посылку, а вдруг они мне туда наркотики подсыпали? Я думал, они её обратно отошлют, а они взяли и сожгли колбасу, которая была в этой посылке.
— Что вы можете сказать о питании заключённых?
— Питание плохое! — откровенно говорит Рашад. — Макароны разваривают до состояния комковой массы, есть невозможно! Я уверен, что делают это специально, чтобы заключенные не все съедали, а оставляли объедки и они доставались свиньям, которые тут начальство откармливает! Суп жидкий, каша без молока. Такой кашей только скот кормить, она комбикорм напоминает. По нормам нам положено 90 граммов мяса, а дают всего 40 граммов. А ещё в помещении ШИЗО вся еда выдаётся без соли, и на столах соли тоже нет! Я попросил соль, а мне сказали: "Не положено!".
— Обеспечены ли вы одеждой?
— Когда я ещё был в общем отряде, у меня порвалась одежда, извините, штаны. Я пришёл, попросил выдать мне новые штаны или эти отдать в ремонт. А мне сотрудник колонии говорит: "Лучше тебе верёвку выдать, чтобы ты повесился, а не новые штаны!". Так и не выдали мне одежду, я в трусах по зоне ходил. Но если посмотреть бумаги, то там все хорошо, одежду заключенному Алимирзоеву выдали. Но только на этой бумаге подпись не моя. А мне вместо штанов дали 15 суток в ШИЗО.
— Зимой в помещениях тепло?
— Зимой в помещениях очень холодно, котельная греет еле-еле, одеяло плохонькое, сквозь него небо видно. Я купил себе одеяло новое на синтепоне в лагерном магазине, так у меня отобрали его, опять сказали: "Не положено! ".
— Есть ли у вас проблемы с исповеданием ислама?
— Как мусульманин, я хотел бы носить бороду. Но борода в тюрьме запрещена. Так я совсем чуть-чуть не побрился. Но мне сказали: "Волосы должны быть в жопе, а не на голове!". Моя мама говорит только на азербайджанском языке, по-русски она плохо понимает. Но на родном языке писать письма запрещают, потому что гражданин начальник не понимает азербайджанского, а переводчика нет. В результате я не могу переписываться с матерью.
— Вы не боитесь, что мы опубликуем ваши жалобы? — спрашивает немного удивленный такой откровенностью правозащитник Олег Ткачев.
— Ничего я не боюсь! — храбро отвечает Рашад Алимирзоев. — Всё обязательно публикуйте!
ИК-25
После осмотра ИК-27 члены ОНК направляются в соседнюю колонию ИК-25. Это тоже колония строгого режима, но сидят здесь не "первоходы", а преступники с большим криминальным стажем. Начальник колонии — подполковник внутренней службы Ярослав Двинянинов. В прогулке по территории колонии правозащитников сопровождают восемь сотрудников ФСИН, причем каждый немного напоминает Шварценеггера. Мы заходим в коридор внутренней тюрьмы, подходим к одной из камер, сотрудник колонии предупреждает заключенного, заходит в камеру, обыскивает его. Потом заключенный становится к стене и скороговоркой сообщает фамилию, имя, уголовную статью, срок заключения. Почти в каждой камере на стене висят цитаты из классиков русской литературы или высказывания президента Путина. Например, в первой камере, куда мы заходим, начертана цитата из Достоевского: "Наш русский либерал в первую очередь лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить".
— У вас, что здесь либералы сидят? — удивленно спрашиваю я.
— Нет, это для самообразования заключенных! — мрачно объясняет сотрудник колонии.
— Есть ли у вас жалобы? — интересуется правозащитник Олег Ткачев.
— Нет, — робко говорит заключенный, испуганно скосив взгляд на надзирателя. — Жалоб нет!
— А за что сидите в ШИЗО?
— Я выражался нецензурно…
— Может, хотите встретиться и поговорить с членами ОНК? — предлагает член ОНК.
— Нет, не хочу! — еще больше испугавшись, говорит заключенный.
Разителен контраст между рослыми, крепкими, упитанными сотрудниками колонии и маленькими, исхудавшими и явно запуганными заключенными. При вопросе о жалобах в их глазах вспыхивает ужас, похоже, единственное, что они хотят — это чтобы их оставили в покое.
Только в одной из камер бывалый заключенный рассказывает, что его повели на работу, несмотря на то, что он был нездоров.
— Чем вы болели? — интересуюсь я.
— Я саморезы заглотнул! — доверительно рассказывает зэк. — Это еще в СИЗО было, понимаете, там была такая ситуация…
— А где сейчас эти саморезы?
— Ну, как где? Вышли! — насмешливо отвечает зэк.
— А сейчас жалобы есть?
— Сейчас нет!
Восемь сотрудников ИК-25 напряженно слушавшие этот диалог, облегченно вздыхают. Мы выходим из камеры. В коридоре на полную мощность работает "Радио России". Ведущий рассказывает о новой постановке Чехова в одном из столичных театров.
— Это для того чтобы осужденные были в курсе событий, — объясняет начальник колонии. — Мы в каждую камеру радио провести не можем.
— Есть ли у вас в колонии производство?
— Швейный цех.
— А какие там нормы выработки на одного заключенного?
— Нормы там такие, что выполнить их можно, — объясняет начальник. — Потому что некоторые их выполняют. Хотите еще что осмотреть?
— Если жалоб нет, то мы пойдем, — говорит правозащитник Олег Ткачев и пишет в журнале лаконичный отзыв "Осмотрели помещения ПКТ и ШИЗО, нарушений не обнаружили".
А что еще можно написать? Не занесешь ведь в журнал ужас, который мы видели в глазах заключенных?
P.S.
По дороге домой видимость почти нулевая, видовое стекло застилает снег, машина скользит в ночи, кажется, что время остановилось. Только снег за окном, темнота и бесконечная дорога по просторам ВятЛага…
Автор благодарит правозащитников Алису Кочелаеву, Олега Ткачева и Дениса Шадрина за помощь в создании материала.
Бойтесь равнодушия — оно убивает. Хотите сообщить новость или связаться нами? Пишите нам в WhatsApp. А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.
