Дело кировских писателей длилось полтора года — с начала 1938-го по середину 1939-го. Все обвиняемые во время следствия оклеветали себя и товарищей по несчастью. Все на суде отказались от выбитых показаний.
Из обвинительного заключения: "Следствие, ведущееся по делу антисоветской организации правых, вскрытой и ликвидированной в Кировской области, установило, что организация в борьбе против ВКП(б) и Советского правительства встала на путь применения индивидуального террора против руководителей страны <…> Готовилось покушение на Ворошилова и Жданова.
Все признали себя виновными".
Из показаний кировского журналиста Леонида Дьяконова: "Мы в течение нескольких дней обсуждали план покушения на Жданова. <…> На первомайском параде 1937 г. мы готовили два теракта. По одному из них предполагалось произвести выстрел по трибуне из танка. Это дело, как сообщила мне Берггольц (Ольга Берггольц, ленинградская поэтесса — "Idel.Реалии"), было задумано военной террористической группой, но не состоялось из-за внезапного заболевания надежного танкиста".
Родственница одного из писателей вспоминала о "Кировском деле" так: "Не было в области мало-мальски пишущего литератора, который не подвергался бы гонениям и проработке".
Сколько всего человек стали жертвами "Кировского дела"? Около десяти писателей и журналистов. Около — потому что круг обвиняемых то расширялся, то сужался. Некоторое количество партийных функционеров, один крестьянин.
Мы расскажем о судьбе нескольких из них.
ЯКОВ АКМИН: "Я ПРЕДПОЧЁЛ УМЕРЕТЬ"
"Кировское дело" началось с ареста Якова Акмина (1898-1959 гг.) — ответственного редактора "Кировской правды". В книге Евгения Мильчакова — сына кировского писателя Алексея Мильчакова, бывшего свидетелем и участником тех событий — "Грозы и травы" (Киров, 2001) приводятся документы из архивов НКВД.
Яков Акмин
В одном из них, датированном 23 января 1938 года (арестовали Акмина, скорее всего, в конце 1937 года), говорится, что "документами, имеющимися в УНКВД, Акмин был изобличен в том, что является шпионом одной из иностранных разведок, в пользу которой до последнего времени вел разведывательную работу".
Акмин вспоминал о пытках так:
"Я стоял [в кабинете следователя] 24, 25 и 26 января. 27-го меня вызвали к следователю Крупенину, куда пришел и следователь Сараев. Раскричался: "Что вы тут с ним миндальничаете, с врагом народа! Подготовьте карцер! Бить до тех пор, пока не сознается". Сараев схватил меня за горло и несколько раз ударил по лицу. Меня поставили в такое положение, что я должен был или клеветать, или умереть. Я предпочел умереть. Вскрыл себе вены на шее. Но меня спасли".
После месяца, проведенного в больнице, допросы продолжились:
"Если вам заявляют, что вы — шпион, террорист, начинают бить, пороть, и это длится не один день, — это тянется месяц, нельзя выдержать. Любую чушь подпишешь, чтобы только избавиться от пыток и оскорблений. После того, как меня выписали из больницы, мне фактически не давали спать весь март месяц.
Мою голову превратили в сплошную опухоль. После этого я писал и подписывал все. Меня мучили три дня, и я написал, что собирался взорвать Котельнический мост, ТЭЦ №1, электростанцию комбината "Искож", железную дорогу. Настолько дико, абсурдно, что даже те, кто диктовал, не стали включать это в протокол допроса".
Якова Акмина приговорили к 6 годам исправительно-трудовых лагерей. В 1940 году его освободили за "недоказанностью".
АНДРЕЙ АЛДАН-СЕМЁНОВ. "ВРАГ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ"
Вторая (если не первая) по величине фигура в литературном мире Кирова 1930-х годов Андрей Алдан-Семенов (1908-1985 гг.) — основатель и председатель кировского отделения Союза писателей, редактор альманаха "Кировская новь" — был арестован вскоре после Акмина, 6 февраля 1938 года.
Из дела Алдана-Семенова, запись следователя:
"Семенов в своих произведениях протаскивает антисоветские идеи. Он заявляет, что мог бы быть большим поэтом по контрреволюционным стихам. Находясь на родине в отпуске, среди крестьян допускал клеветнические измышления о Сталине, распространял антисоветские анекдоты".
Из протокола допроса: "Я вам расскажу обо всем. Я — враг Советской власти. Мною в августе 1936 года была создана террористическая организация (Решетников, Дьяконов, Лубнин). Были связи с Н. Заболоцким, О. Берггольц, Л. Пастернаком. Последним был завербован Л. Лубнин. Он неоднократно высказывал террористические идеи. По натуре — авантюрист. Вел подготовку к вербовке Шихова, Заболотского, Уланова, Мильчакова, но потом отказался от них. Написал частушки о Сталине и лесозаготовках. На родине, в Шурминском районе, я встречался с кулаком Бронниковым. Он поддерживал меня в антисоветских разговорах".
Андрей Алдан-Семенов (слева)
Крестьянина Бронникова (по другим источникам — Бренникова), с которым общался Алдан-Семенов, приговорили к 8 годам лагерей.
На второй день судебного процесса Алдан-Семенов отказался от показаний: "Мои заявления на предыдущем следствии и на вчерашнем заседании являются клеветническими, ложными, вынужденными от начала до конца… В течение двух недель мне говорили только: "Кайся, сволочь!", "Сознавайся, сволочь!", "Голову повернем тебе задом наперед! Мы добьемся показаний кровью и расстрелом".
Взятый в юности Андреем Семеновым литературный псевдоним "Алдан" — так называется река в Якутии — оказался пророческим. Его приговорили к десяти годам лагерей, срок он отбывал на другой северной реке — Колыме.
В центральную Россию Алдан-Семенов смог вернуться через 20 лет после ареста. Его дальнейшая судьба сложилась хорошо: переехал в Москву, печатался в столичных журналах и газетах, издал несколько книг. В 1978 году был награжден орденом "Знак почета" за заслуги в советской литературе.
В 1964-м была опубликована его лагерная проза — повесть "Барельеф на скале". Александр Солженицын называл "Барельеф" "образцом сервильной литературы, оправдывающей "перегибы на местах". Варлам Шаламов в переписке с Солженицыным отозвался об Алдан-Семенове так: "Личность, хорошо известная в журнально-газетных кругах. За всевозможные "искажения", разнообразную "клюкву" его упрекали не раз. В одном его только никогда не упрекали: в недостаточном подхалимаже".
ЛЕОНИД ДЬЯКОНОВ. "ЗАБОЛЕЛ РАССТРОЙСТВОМ ПСИХИКИ"
Журналиста Леонида Дьяконова (1908-1995 гг.), выдержку из чьих показаний о "надежном танкисте" мы приводили в начале, пытали так, что он сошел с ума. После допросов он попал в кировскую психиатрическую больницу, его признали невменяемым, а производство по его делу прекратили.
При пересмотре дела 14 января 1956 года он вспоминал:
"Меня арестовали в апреле 1938 года, привели в кабинет Большакова. Там было еще двое, эти двое схватили меня и принялись бить по лицу небольшими мешочками из белого полотна, чем-то набитыми. Как мне показалось — песком. Фамилию Большеменникова я хорошо помню, и мне припоминается, что он был лысым. Он сидел в большом кабинете с красивым столом. Мне не давали спать. На допросах заставляли сидеть в одной позе и не двигаться. Была очная ставка с Алданом, на которой я понял, что меня арестовали по его показаниям. Потом я заболел расстройством психики и ничего не помню".
Во время войны Дьяконов работал курьером в торфотресте. Потом собирал и издавал вятский фольклор, писал детские книги. Стал свидетелем распада СССР. Реабилитировали кировского журналиста поздно — в 1994-м.
МИХАИЛ РЕШЕТНИКОВ. "Я БЫЛ ФИЗИЧЕСКИ И МОРАЛЬНО ИСТОЩЁН"
Писателя Михаила Решетникова (1903-1990 гг.) арестовали 6 апреля 1938 года. Вот выдержка из его показаний от 11 мая 1956 года во время пересмотра дела:
"... 9 апреля меня вызвал капитан Большеменников. Угрожал мне. Обещал сгноить в тюрьме, а семью репрессировать. Потом допрашивал следователь Глухов. Поставил меня на "стойку". Я стоял больше суток. В кабинете Большеменникова меня били несколько человек по спине какой-то резиной. После этого я подписывал все, что говорили и давали. Следователь Гаврик материл меня и угрожал. Держал в одиночке. Я был физически и морально истощен. Давал на себя и других ложные показания".
А вот выдержка из допроса от 9 апреля 1938 года:
"Мы готовили теракт против Ворошилова. Первым в него стрелять должен был я, из имевшегося у Семенова браунинга. В случае моей неудачи должен был стрелять Лубнин".
20 июля 1939 года Решетникова приговорили к 10 годам лишения свободы. В 1940 году срок сократили до шести.
Его реабилитировали в 1957 году. После почти двадцати лет тюрем, лагерей и ссылок (практика сталинского СССР, когда осуждённый оставался поражённым в правах после лагерей и не мог сразу вернуться в родной город, будучи вынужденным жить в ссылке) вернулся в Киров, работал учителем, написал несколько книг.
ЛЕВ ЛУБНИН. "СХВАТИЛ РАБОТНИКА НКВД ЗУБАМИ ЗА РУКУ"
Писателя Льва Лубнина (1911-1993 гг.), как и Михаила Решетникова, арестовали 6 апреля 1938 года.
О следствии он вспоминал так:
"Мне предложили подписать какую-то бумажку. Я отказался. Тогда меня начали бить ремнями, кулаками. Бил Большеменников, а трое неизвестных пинали ногами. Я подписал эту бумагу. Потом меня еще били, потому что я схватил одного работника НКВД зубами за руку. Я терял сознание. Меня отливали водой. Потом посадили в одиночку. Потом вызвали к следователю и сказали, чтобы я писал то, что знаю. Я ничего не знал и не писал. Несколько суток мне не давали спать. Следователи менялись. Я решил все на следствии признавать, чтобы сохранить силы до суда. Дожить бы только до суда".
В первый же день судебного процесса он отказался от показаний. Второго апреля 1939 года — почти через год — Лубнина освободили из под стражи "за отсутствием состава преступления".
Лубнин воевал, после войны преподавал в кировских школах и техникумах, писал рассказы и повести, у него выходили книги. Последние годы жизни вел семинары для молодых литераторов.
ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ. "ВЫНУЛИ ДУШУ"
В кировское дело оказались вовлечены два ленинградских литератора — поэтесса Ольга Берггольц (1910-1975 гг.) и писатель Константин Алтайский-Королев.
Ольга Берггольц
Берргольц дружила с Дьяконовым и Алданом, работала с ними в начале 30-х в Казахстане. В 1934 году вышла ее повесть "Журналисты", за которую Берггольц обвинили в двурушничестве и "троцкистско-авербаховском уклоне".
Газета "Кировская правда" писала:
"22 мая состоялось собрание писателей и журналистов г. Кирова. Доклад о борьбе с троцкистскими и иными двурушниками в литературе сделал тов. Алдан, который рассказал собранию о двурушнических делах троцкистки-авербаховки Ольги Берггольц, с которой в очень тесной связи находился поэт Леонид Дьяконов, работник "Кировской правды".
В декабре 1938 года Берггольц арестовали по обвинению в связи с врагами народа, а также как участника контрреволюционного заговора против Ворошилова и Жданова.
Она провела в ленинградской тюрьме "Кресты" полгода, после чего была отпущена. В тюрьме она родила мертвого ребенка.
Через год, 14 декабря 1939 года, Берггольц записала в дневнике:
"Ровно год тому назад я была арестована. Ощущение тюрьмы сейчас, после 5 месяцев воли, возникает во мне острее, чем в первое время после освобождения. Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули ее обратно и говорят: "Живи".
Год назад я сначала сидела в "медвежатнике" у мерзкого Кудрявцева, потом металась по матрасу возле уборной — раздавленная, заплеванная, оторванная от близких, с реальнейшей перспективой каторги и тюрьмы на много лет, а сегодня я дома, за своим столом, и я — уважаемый человек на заводе, пропагандист, я буду делать доклад о Сталине, я печатаюсь, меня как будто уважает и любит много людей. Значит, я победитель? Ровно год назад Кудрявцев говорил мне: "Ваши преступления, вы — преступница, двурушница, враг народа, вам никогда не увидеть мужа, ни дома, вас уже давно выгнали из партии". Сегодня — все наоборот. Значит, я — победитель? О нет!
Нет, хотя я не хочу признать себя и побежденной. Еще, все еще не хочу. Я внутренне раздавлена тюрьмой, такого признания я не могу сделать, несмотря на все бремя в душе и сознании. Я покалечена, сильно покалечена, но, кажется, не раздавлена. Вот на днях меня будут утверждать на парткоме. О, как страстно хочется мне сказать: "Родные товарищи! Я видела, слышала и пережила в тюрьме то-то, то-то и то-то". Но этого делать нельзя. Будет — исключение, осуждение и, вероятнее всего, опять тюрьма".
"ОСУЖДЕНЫ К ВЫСШЕЙ МЕРЕ НАКАЗАНИЯ"
Внутренняя тюрьма УНКВД на улице Труда в Кирове. Так она выглядела в 1935-1941 гг.
Все литераторы, ставшие фигурантами "Кировского дела", уцелели. Никто не был приговорен к расстрелу, а некоторых даже отпустили, как Лубнина. Двойник "Кировского дела" — "Ленинградское дело писателей", сфабрикованное управлением НКВД по Ленинградской области против группы поэтов, писателей и переводчиков в 1937 году, завершилось казнями и длительными сроками. Историк Евгений Пятунин, много лет изучавший "Кировское дело", предполагает, что в этот период возникла "оттепель", связанная со сменой Ежова на Берию — так думали сами участники дела, с которыми он успел поговорить.
Судьба палачей оказалась плачевнее.
Из заключения в отношении бывших работников Кировского УНКВД, утвержденное председателем Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР генерал-полковником Иваном Серовым:
"В 1938 году только за 9 месяцев необоснованно арестовано, как участников организации правых, 1 330 человек. Эти грубые нарушения были вскрыты еще в 1940 году. Но Берия и Меркулов все глушили и вопрос о привлечении к ответственности откладывали. В результате они продолжали оставаться в КГБ на руководящей работе. В настоящее время бывшие начальники УКГБ по Кировской области Большеменников и Юркевич осуждены к высшей мере наказания. Остальные наказаны административно и из органов КГБ уволены".
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.